Шесть. Пора выходить. Если срезать по переулку, пройдя мимо кирпичных трёхэтажных домиков, бывших бараков для рабочих прядильной фабрики, разделенных теперь на отдельные квартирки, отреставрированных и весело смотрящих вдоль дороги своими маленькими, укутанными в шторки окошками, то можно выиграть минут десять.
Федор всегда так делал.
Быстро шел по Еланьевской, потом нырял в темный переулок, аккуратно протискивался между сараями и пристройками, щедро выросшими здесь, как грибы после особо дождливого лета, спешил по закатанной в асфальт Романцевой и выходил к баракам. У подъездов сидели старушки, переживали за чью–то жизнь, улыбаясь, глядели на прохожих. Федора они знали, приветливо кивали.
В песочнице копошилась мелюзга, пыхтела и сопела, стараясь докопать до самого центра Земли. Он, Федя, мог бы им помочь, не сложно ведь это совсем, только вот какой смысл?.. Говорят, там жарко, как в печи, только себя опалишь… Пусть уж стараются под присмотром бабушек без него!
Надо спешить! Электрички приходят каждые пятнадцать минут, и на какой приедет сегодня Нина, сказать трудно. Не прозевать бы!
Он ускорил шаг, торопливо обгоняя идущих с работы прохожих и прислушиваясь к шуму, раздающемуся со станции.
— Пригородный поезд «Москва–Крюково…» — бодро объявляла диктор. — «Прибывает на вторую платформу второго пути. Повторяю…»
Нет, это не ее. Она сама говорила, что на этом поезде всегда много народа, даже стоя ехать тяжело, клещами стискивает толпа, не вздохнуть. Нина предпочитает ездить на «Романцевских», они не так забиты, и идут, пропуская несколько остановок сразу.
Так…
Станция наполнена гомоном и топотом ног. Закончился день, все спешат по домам. Ну вот, Федина любимая лавка на пригорке возле станции занята… Он всегда садился на нее, на самый край, и застывал, вытянув шею и вглядываясь в мельтешащих внизу людей. Сидел неподвижно, точно изваяние. Только ветер чуть шевелил волосы на голове. Это хорошая точка для наблюдения, и лестница рядом, Нину никак не пропустить.
Но сегодня какая–то женщина с ребенком, поставив на траву сумки, уселась на Федино место, грызёт семечки, ловко сплёвывая шелуху себе под ноги. Дикарка! А еще журнал мод на коленках…
Придется отойти в сторону. Но везде гудит толпа, куда же пристроиться? Федор огляделся. А! Вон там хорошее место – и тенек от раскидистого, стоящего тут уже, наверное, лет сто дуба, и платформу хорошо видно. Отлично!
Теперь только ждать...
Солнце уже сплющилось, растеклось оранжевато–красным желтком по горизонту, в темном уголке неба вывесили серпик месяца. Это всегда таинственно и как–то торжественно – встреча двух светил, двух тайн космического существования – солнца и луны, двух королей, что властвуют над грешным миром целиком и без остатка…
Опять потянуло на философствования…
Это всё от деда, Степана Михайловича, с которым часто сиживали на общей кухоньке и под надрывный свист блестящего чайника рассуждали о сущности мироздания. Степан говорил, Федор помалкивал, кивал иногда или просто смотрел на старика.
Степан работал на каком–то производстве, всегда в пару и чаду, там и попортил глаза. Теперь привычным жестом, как другие откидывают со лба спустившуюся прядку или чешут подбородок, он то и дело вынимал из кармана носовой платок и промакивал щеки, а слезы все текли и текли, оставляя тонкие, сверкающие дорожки. Степан Михайлович, добрейшей души человек, Фёдора всегда привечал, звал к себе почаёвничать, угощал своими простыми кулинарными шедеврами и говорил, говорил, говорил…
— Мы с Настей моей, Феденька, ведь еще с малолетства были знакомы… Да! Она бойкая такая, крикливая, всё порядки свои во дворе наводила. Заберется на крышу сарая, и давай руководить, кому что делать. И ведь все слушались! Все, как один! А что ты так смотришь?! Стыдно, думаешь, что баба тобой руководит?
Фёдор пожимал плечами.
— Ни капельки, я тебе скажу, не стыдно! Женщина – это помощник, товарищ, причем по–другому совершенно скроенный. Их по другому лекалу делают, даром что из нашего, мужицкого ребра. И вроде сердце такое же, и желудок, и ноги–руки работают от тех же мышц, а всё, однако, по–иному… Чудно! Естество другое, мысли, отношение… Вот, к примеру, драка. Ну, Федя, ты же бывал в таких переделках?
Фёдор кивнул.
— Ну так вот, — продолжает Степан Михайлович. — В драке мужик что? Зверем становится. Пока свою победу не одержит, не опомнится. Вот и я полез однажды...
Далее читайте в Источнике...
Свежие комментарии