Сто долларов. Олег Бондаренко

 

История эта началась со ста долларов. Которые я одолжил нашему дворнику по имени Петрович. Петрович был тихим, стеснительным мужиком лет сорока-сорока пяти. И случившаяся когда-то неприятность в личной жизни нехорошо повлияла на всю его дальнейшую судьбу. Теперь он был не очень общителен и, скорее, даже нелюдим.

Но одолжить сто долларов всё же решился, пообещав отдать в получку. И было это месяца три назад. Теперь я время от времени напоминал ему о долге. И несчастный Петрович скукоживался на глазах, серел, смущался и краснел. После чего начинал оправдываться и обещать, что в следующем месяце…

Вы скажете, некрасиво. И конечно, будете правы. Я тешил своё эго и вёл себя отвратительно. У меня был большой продовольственный магазин. И в нём почти половину занимал мясной отдел, куда подвозили ежедневно свежее мясо, которое я продавал с очень невысокой наценкой и, как понимаете, очереди в этом отделе были с утра до вечера. А значит, и доходы мои были более чем приличные. Так что те сто долларов для меня были всё равно, как для Петровича одна копейка.

Однажды вечером я очень поздно возвращался из магазина. И, поставив машину на стоянку, пошел к своему подъезду. Во дворе, как всегда было темно. Фонари не работали, но свет из окон освещал неверными мигающими лучами большой двор, стоянку, площадку для выгула собак и в самом углу, там, где свет почти не виден, я заметил знакомую мне фигуру, а если точнее, то куртку. Старую выцветшую и с таким количеством желтых разводов, что спутать её было совершенно невозможно.

Петрович - сообразил я. А настроение было у меня очень не очень. Чёрт и желание сорвать на ком-то своё накопившееся за день раздражение, подвели меня поближе. Нас разделяло только дерево, из-за которого я собирался выскочить, как черт из табакерки, и опять потребовать от него те сто долларов...

Но Петрович, склонившись над чем-то, бормотал что-то и даже причмокивал губами. И, как мне почудилось, ворковал.

Что за чертовщина - подумал я, и осторожно высунувшись из–за дерева заглянул ему за спину.

Пять грязных, ободранных и худых, как спички, котов и две маленькие собачки жались к рукам Петровича и повизгивали от удовольствия, а тот гладил их и разговаривал так, будто они были его детьми. Он кормил их. Насыпал в маленькие одноразовые тарелочки сухарики. И ворковал. Ах, как он ворковал.

В период моей ранней горячей молодости я так не разговаривал с самой моей любимой девушкой.

Я отвернулся и, вернувшись за ствол большого дерева, прижался к нему спиной. Толстая, узловатая кора впивалась мне в спину, но мне не было больно. Мне было так… Будто, я специально наступил на ногу ребёнку.

И не объяснить, и не извиниться, и вообще, просто не знаешь, что делать. А на душе мерзко, кошки накакали, собаки нарыгали, и постоянно звучит фальшивая нота, отдаваясь колоколами в голове.

На следующий день, я не начал в магазине с разноса подчинённых. Вместо этого....